«Пятидневная война» явилась для Армении уникальным тестом, давшим возможность вновь в который уже раз подтвердить эффективность комплементаризма как концептуальной основы армянской внешней политики. Ведь в ходе прошлогодней войны между Россией – своим важнейшим военно-политическим союзником и Грузией – ближайшим и исторически близким соседом и основным коммуникационным партнером Армения (будучи к этому времени, не более и не менее, еще и председательствующей страной в военно-политическом блоке под эгидой России – ОДКБ ) смогла сохранить корректный нейтралитет. Официальному Еревану также удалось не только придерживаться политического нейтралитета, но и не создать угроз для негативного восприятия Армении в обществах России и Грузии своей достаточно уклончивой позицией в ходе российско-грузинской войны.
Однако надо признать, что в последующий после августовских событий 2008 г. период взаимоотношения между Ереваном и Тбилиси не были лишены проблем, во многом (но не во всем) явившихся следствием «пятидневной войны». Кроме проблемы военного транзита, важное влияние на армяно-грузинские отношения, как уже указывалось, имеет динамика региональных процессов на Южном Кавказе. Как отмечают некоторые грузинские эксперты, после «пятидневной войны» и потери (во всяком случае, на обозримую перспективу) Абхазии и Южной Осетии Грузии уже нечего терять и уступать. Поэтому грузинское общество и политическая элита чрезвычайно ревниво реагируют на все политические процессы, которые могут в той или иной мере отразиться на региональных позициях своей страны. Например, очевидно, что урегулирование (или хотя бы возможность положительной динамики) карабахского конфликта снизит региональную значимость Грузии, лишит ее тех экономических и политических преимуществ, которые получает Тбилиси в условиях наличия конфликта между двумя соседями по региону Южного Кавказа. Даже изменение общего фона вокруг карабахского конфликта (например, в случае успеха в процессе армяно-турецкого сближения и открытия границ между Арменией и Турцией), как опасаются многие в Тбилиси, может негативно сказаться на монопольном региональном положении Грузии. В частности, как указывают некоторые грузинские эксперты (например, известный грузинский политолог, экс-министр образования и директор Кавказского института мира, демократии и развития Гия Нодиа), в Грузии существует ощущение того, что в случае армяно-турецкого сближения, открытия границ и коммуникаций Тбилиси потеряет «свою привилегированную позицию» в региональных транзитных и экономических проектах.
С другой стороны, в последнее время Грузия во взаимоотношениях с Арменией делает особый упор на своей исключительной роли в коммуникационных нуждах Армении, что проявляется и в тарифной политике, и даже доходит до уровня прямой «инструментализации» со стороны Тбилиси своей роли как транзитной страны во взаимоотношениях с Арменией. Кроме этого, потеряв по итогам войны Южную Осетию и Абхазию, Грузия в обозримом будущем вряд ли сможет использовать потенциал своих силовых структур (развитию которых грузинские власти уделяли чрезвычайно большое внимание и ресурсы в постреволюционный период, начиная с 2004 г.) в данных регионах. Однако это компенсируется изменением политики центральных властей Грузии и большим использованием ресурса силовых структур в населенных этническими армянами и азербайджанцами регионах Самцхе-Джавахети и Квемо Картли. Грузинские власти и даже часть общественности полагают, что после прошлогодних событий и потери Абхазии и Южной Осетии они имеют моральное право ужесточать свою политику в этих населенных этническими меньшинствами регионах страны. Естественно, что такого рода действия в обозримой перспективе могут оказать отрицательное влияние на развитие армяно-грузинских межгосударственных отношений.
Довольно отчетливо данная тенденция проявлялась в преддверии и в ходе визита грузинского президента Михаила Саакашвили в Ереван 24–25 июля 2009 г. За несколько дней до этого грузинские пограничники не пропустили направляющегося на конференцию в Тбилиси депутата армянского парламента от правящей Республиканской партии и выходца из Джавахка Ширака Торосяна. Грузинские власти объяснили этот шаг резкими высказываниями Торосяна в адрес властей Грузии по поводу осуществляемой грузинскими властями политики в Джавахке. Инцидент привел к официальной ноте протеста МИД Армении. Вместе с тем, по мнению ряда экспертов и вовлеченных в армяно-грузинские отношения политических деятелей, данный шаг грузинских властей можно было объяснить несколькими причинами. Кроме, казалось бы, самой очевидной, «лежащей на поверхности» и буквально озвученной грузинской стороной причины – недовольство властей Грузии позицией Ш.Торосяна в джавахкском вопросе, это могло быть вызвано также внутренними процессами взаимоотношений и раздела сфер влияния между различными группировками армян Грузии и джавахкской диаспоры в Армении и России. Однако указанный инцидент мог иметь и иную причину – например, попытку властей Грузии «повысить ставки» в ожидаемых армянской стороной переговорах, в том числе по поводу открытия КП Верхнего Ларса на российско-грузинской границе.
Очевидно, что возможность возобновления прямого транспортного сообщения в Россию чрезвычайно интересовала армянскую сторону, хотя в реальности для открытия этого КП в настоящее время не может быть серьезных оснований – нынешнее состояние российско-грузинских отношений не позволяет. Да и вряд ли сами Москва и Тбилиси этого особо хотят. Для Кремля согласие на открытие Верхнего Ларса означало бы отказ от проводимой после августовской войны политики по «тотальному игнорированию» нынешних властей Грузии (как заявляют в Москве, вплоть до смены Саакашвили). В свою очередь, восстановление наземных коммуникаций и возобновление хоть в какой-то мере прямых экономических и гуманитарных контактов с Москвой для Тбилиси означало бы отчасти смирение со сложившейся после августовской войны реальностью вокруг Абхазии и Южной Осетии. Понятно, что такого рода фиксация результатов августовской войны со стороны Тбилиси могла теоретически быть только на визуальном уровне, но не в настроениях внутри грузинского общества и политической элиты (которые вряд ли в обозримом будущем смирятся со случившимся), однако и даже это сейчас невозможно. Достаточно только вспомнить принципиальную позицию Грузии в вопросах увязки территориальной целостности со статусом миссий ООН и ОБСЕ , приведшую в конце концов к вето со стороны России и прекращению функционирования миссий этих двух организаций в Абхазии и Южной Осетии.
Но все это не мешает и Тбилиси, и Москве регулярно выступать с заявлениями, что они исключительно «ради Армении» готовы к возобновлению работы КП Верхний Ларс, «вот только противоположная сторона должна проявить конструктивизм и пойти на уступки». При этом и грузинская, и российская стороны используют заинтересованность армянской стороны в открытии этого КП для политического торга с Ереваном по иным проблемам, хорошо осознавая, что ввиду нереальности возобновления работы Верхнего Ларса они ничего особенно не теряют в данном переговорном формате. Поэтому не исключено, что инцидент с Ш.Торосяном и актуализация тематики Верхнего Ларса были использованы Тбилиси для более жесткой фиксации своих подходов как по проблеме Джавахка, так и в вопросах тарифов на транзит армянских грузов через территорию Грузии и по ряду других вопросов двусторонних отношений.
С другой стороны, армянская сторона также попыталась использовать июльский визит грузинского президента в Армению в своих целях для очередной демонстрации внешнеполитического комплементаризма. В первую очередь речь идет о награждении грузинского президента армянским орденом. Событие хотя и было чисто протокольным и исходило из соображений обычного дипломатического такта (С.Саргсян также был награжден грузинским орденом во время своего официального визита в Тбилиси осенью прошлого года), однако вызвало широкий резонанс, особенно в России. Тогда как политический смысл всего этого состоял в неком «мессидже недовольства» Москве по поводу очередного раунда активизации российско-азербайджанских контактов.
Вместо заключения: предсказуемые ожидания
Анализ армяно-грузинских отношений на современном этапе должен исходить не только из их динамики в период после «пятидневной войны». Необходимо учитывать и постоянные факторы, сказывающиеся на армяно-грузинских межгосударственных отношениях, в первую очередь – проблемы Джавахка и вопросы функционирования проходящих через территорию Грузии армянских коммуникаций.
Что касается общего влияния регионального контекста на армяно-грузинские отношения, упомянем, в первую очередь, довольно эмоциональное восприятие в грузинском обществе перспектив (пусть и пока еще довольно смутных) армяно-турецкого сближения после подписания так называемой «дорожной карты» в апреле 2009 г. Реакция Грузии на армяно-турецкое сближение была довольно нервной и агрессивной, т.к. Тбилиси стал серьезно опасаться за потерю своего привилегированного положения в региональной политике и монопольной коммуникационной значимости.
Одновременно российский фактор также продолжает оставлять негативный осадок на развитии армяно-грузинских отношений, да и завершение процедуры выхода Грузии из структур СНГ в августе 2009 г. также в той или иной мере скажется на армяно-грузинских отношениях (хотя бы в экономических и даже гуманитарных вопросах).
Тем не менее, наличие некоего исторически существующего модус вивенди между двумя странами дает надежду на развитие армяно-грузинских межгосударственных отношений вне зависимости от негативно влияющего на Тбилиси и Ереван регионального контекста и существующих перманентных политических проблем.
